Неточные совпадения
Я знаю-с, вас тут один
человек настраивает; так объявляю вам по секрету, что такое еще дело одно открывается, что уж никакие силы не спасут этого.
— Разве? — шутливо и громко спросил Спивак,
настраивая балалайку. Самгин заметил, что солдаты смотрят на него недружелюбно, как на
человека, который мешает. И особенно пристально смотрели двое: коренастый, толстогубый, большеглазый солдат с подстриженными усами рыжего цвета, а рядом с ним прищурился и закусил губу
человек в синей блузе с лицом еврейского типа. Коснувшись пальцем фуражки, Самгин пошел прочь, его проводил возглас...
Он взял ее руки и стал целовать их со всею нежностью, на какую был способен. Его
настроила лирически эта бедность, покорная печаль вещей, уставших служить
людям, и
человек, который тоже покорно, как вещь, служит им. Совершенно необыкновенные слова просились на язык ему, хотелось назвать ее так, как он не называл еще ни одну женщину.
Добродушная преданность
людям и материнское огорчение Анфимьевны, вкусно сваренный ею кофе, комнаты, напитанные сложным запахом старого, устойчивого жилья, — все это
настроило Самгина тоже благодушно. Он вспомнил Таню Куликову, няньку — бабушку Дронова, нянек Пушкина и других больших русских
людей.
Печь дышала в спину Клима Ивановича, окутывая его сухим и вкусным теплом, тепло
настраивало дремотно, умиротворяло, примиряя с необходимостью остаться среди этих
людей, возбуждало какие-то быстрые, скользкие мысли. Идти на вокзал по колено в снегу, под толчками ветра — не хотелось, а на вокзале можно бы ночевать у кого-нибудь из служащих.
Затихшее здание гимназии в эти часы представляется мне теперь чем-то вроде огромного резонатора, в котором педагогический хор
настраивает на известный лад умы и души сотен будущих
людей.
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан верить в бога, «а стало быть, и жена его»; что молодых
людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня, следовало бы из собственного достоинства позаботиться о муже и стоять за его ум, даже если б он был и с плохими способностями (а я вовсе не с плохими способностями!), а между тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и
настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром выгонит из губернии «с казаком-с!».
«Мирошка, лягавая собака,
настроил его. А о том, что дела
человеку вредны, это — Тихоновы мысли. Дурак, дурак! Кого слушал? А — учился! Чему же учился? Рабочих ему жалко, а отца не жалко. И бежит прочь, чтобы вырастить в сторонке свою праведность».
Мы встали и пошли бродить по комнатам. В конце анфилады их широкая дверь вела в зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на окнах и расписанный потолок, ряды венских стульев по стенам, в углу залы большая белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр из пятнадцати
человек. Женщины, по большей части обнявшись, парами ходили по зале; мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты
настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне немного знакомым.
Тетерев. А вот —
люди настраиваются жить. Я люблю слушать, когда в театре музыканты
настраивают скрипки и трубы. Ухо ловит множество отдельных верных нот, порою слышишь красивую фразу… и ужасно хочется скорее услыхать — что именно будут играть музыканты? Кто из них солист? Какова пьеса? Вот и здесь тоже… настраиваются…
— Пишет в газеты… Всё — ваши постояльцы… Вот
люди! Уберите вы их, гоните, Христа ради! Разбойники! Всех здесь в улице мутят,
настраивают. Житья нет от них, — отчаянные
люди — того гляди, ограбят или подожгут…
— Ну, вот… Да тут нема ничего интересного, — мямлил Козел, протягивая слова. Ему чрезвычайно хотелось подробно и долго поговорить об этом страшном случае, разрезавшем пополам всю его жизнь, и он нарочно
настраивал внимание слушателей. — Тридцать лет назад это было. Может быть, теперь нема и на свете того
человека, который мне это сделал. Был он немец. Колонист…
Неожиданная и благоприятная перемена в моей судьбе, возвращение «на запад», милое общество случайно, но очень удачно собранных судьбою
людей, в том числе несколько хороших женщин, — все это
настраивало радостно.
Но горе в том, что
люди увлеклись этими усовершенствованиями и думают, что если они много
настроят разных машин, то это приблизит их к царству божию.
Вот что писал Сенека своему другу: «Ты хорошо делаешь, любезный Люциний, что стараешься сам своими силами держать себя в хорошем и добром духе. Всякий
человек всегда может сам себя так
настроить. Для этого не нужно подымать руки к небу и просить сторожа при храме пустить нас поближе к богу, чтобы он нас расслышал: бог всегда близко к нам, он внутри нас. В нас живет святой дух, свидетель и страж всего хорошего и дурного. Он обходится с нами, как мы обходимся с ним. Если мы бережем его, он бережет нас».
— Да, признаться сказать,
настраивает их более один приятель мой, Свитка, а я, грешный
человек, я более насчет этой прелестной вдовушки.
— Что, Михайло Михайлыч, призадумались? Небось, приятно поглядеть на дела рук своих? В прошлом году на этом самом месте была голая степь, человечьим духом не пахло, а теперь поглядите: жизнь, цивилизация! И как всё это хорошо, ей-богу! Мы с вами железную дорогу строим, а после нас, этак лет через сто или двести, добрые
люди настроят здесь фабрик, школ, больниц и — закипит машина! А?
"Ребенок"как раз написан был в ту полосу моей интимной жизни, когда я временно отдавался некоторому «духовному» настроению. Влюбленность и жизнь в семействе той очень молодой девушки, которая вызвала во мне более головное, чем страстное чувство,
настраивали меня в духе резко противоположном тому научному взгляду на
человека, его природу и все мироздание, который вырабатывался у меня в Дерпте за пять лет изучения естественных наук и медицины.
Явится он, Палтусов, а за ним и другой, и третий —
люди тонкие, культурные, все понимающие, и почнут прибирать к рукам этот купецкий «город», доберутся до его кубышек, складов и амбаров,
настроят дворцов и скупят у обанкрутившихся купцов их дома, фабрики, лавки, конторы.
Музыка, выпитое вино, папироса, ласка любимого
человека — все это
настраивало на откровенность, хотя и страшно было то, что она собиралась сказать. Ну что ж! Ну и пускай! Отшатнется от нее, — очень надо! Ведь все, что у нее с ним было, — это только э-к-с-п-е-р-и-м-е-н-т. Очень она кого боится!
— Ну, хорошо, полюблю, т. е. влюблюсь,
настрою себя так, выберу прекрасного
человека, вас, например, выберу за душевные качества, а не за бакенбарды и не за аксельбанты…
Духовная ли натура их была так создана,
настроили ли ее беседы старой набожной няни о великих христианских сподвижниках и рассказы о страданиях матери их, которая, как святая, несла свой крест, чтение ли духовных книг и церковное служение укрепили их в этом благочестивом направлении, — так или иначе, Даша и Павел с годами почувствовали, что теплая молитва к Богу — высшая отрада
человека.